|
|
Творчество
|
Крестьянин повез на базар пшеницу и коконы; распродал их и, купив
коня, осла и одежду, поехал домой. Бек издали увидел его и удивился:
как это так — у крестьянина и конь, и осел? Подошел к крестьянину
сзади, да так хватил его по голове, что бедняга, лишь через час
придя в себя, обнаружил, что осла у него уже нет.
Урядник, к которому крестьянин обратился за помощью, сначала обратил
внимание на его коня и только потом выслушал жалобу. Он отхлестал
крестьянина плеткой и приказал: «Привяжи тут коня, а сам пойди
и поищи, может, и найдешь своего осла!»
Крестьянин оставил коня у урядника и отправился искать осла. Долго
ходил он вокруг да около: увидел во дворе бека осла, весьма похожего
на своего, но даже подумать не посмел, что бек украл у него осла.
Вернулся к уряднику, но того уже не было. Вместе с ним исчез и
конь. Крестьянин пришел в ужас. Не во сне ли все это ему снится?
Он ущипнул себя, чтобы проснуться, но оказалось, что он не засыпал.
Опечаленный, понурив голову, сел крестьянин на берегу реки, понимая,
что без коня и осла возвращаться домой нельзя. Вскоре увидел человека
в чалме, который направлялся в его сторону. Крестьянин встал с
места, трижды поклонился ему и снова сел. Чалмоносец спросил:
— Что случилось? Почему понурил голову? Крестьянин заплакал и
подробно рассказал ему про свои злоключения. Чалмоносец обратил
внимание на новую одежду крестьянина и пообещал:
— Я помогу тебе!
Бедный крестьянин от радости не знал, что делать. Упал к ногам
благодетеля. А благодетель изрек:
— Коня и осла твоего украл злой дух, бес, и сидит он в твоей одежде.
Надо ее расколдовать, иначе не избежать тебе беды.
Услышав это, крестьянин поспешно снял с себя одежду и отбросил
ее.
Чалмоносец прочел молитву и сказал:
— Теперь усни!
Крестьянин лег и тут же заснул. И видит он во сне, что конь и
осел нашлись. От радости он вскрикнул и проснулся. И увидел, что
чалмоносца и след простыл. Бедняга потерял голову от ужаса. Схватил
дубинку и, отчаянно размахивая ею, словно защищаясь от врага,
поспешил в село. Тут его обступили со всех сторон.
— Что с тобой творится, может, ума лишился? Голый, с дубинкой,
точно в бой собрался!
Крестьянин ответил:
— Осла украли, коня украли, одежду украли. Теперь боюсь, что и
меня самого украдут!
«Тэрэгги», 1909 г.
Говорят, опера загубила драму... Как бы там ни было, не об этом
речь, мы сейчас о другом.
Наша цель — всего лишь дать читателям некоторые сведения о театре.
Ибо нам достоверно известно, что хотя читателям и известны понятия:
драма, комедия, трагедия, опера — однако оказывается, что они
не так как должно воспринимают значения этих слов.
— Ах читатель! Виноват ты сам! Если бы ты в прошлую пятницу, придя
в театр, посмотрел бы драму «Газават», то понял бы действительное
значение этих слов. А поскольку тебя там не было, так послушай,
я расскажу:
— Говорят, опера загубила драму!
— Простите, к чему эти слова? — сказал я. Но лучше перейдем к
существу вопроса:
— Придя в театр, ты садишься; поднимается занавес, начинается
представление. Ты смотришь и вдруг замечаешь, как артист, закончив
свое выступление, оглядывается па сторонам... смущается... жмется...
не знает, что делать дальше... удручен... даже вспотел... кусает
губы... А зритель, впившись в него глазами, замер в ожидании продолжения
игры.
...Ах, бедняга-артист! Он умоляюще устремляет взоры то за кулисы,
то в суфлерскую будку... Но ниоткуда не видит помощи.
А ведь в состояние явного срама перед зрителями беднягу ввел его
же товарищ-партнер по пьесе: он должен был своевременно выйти
на сцену и произнести свою реплику. Но партнер, проявив вероломство,
не желает выходить на сцену и тогда... тогда состояние артиста,
беспомощного на сцене, назовут... драмой.
Да, говорят, что опера загубила драму... Ах, опять мне вспомнились
эти слова! Ни к чему они тут... Послушай-ка дальше!
Сидишь в театре и смотришь спектакль. Вдруг видишь, как, в разгар
действия занавес опускается.
Зритель в недоумении... Затем занавес поднимается. И... снова
опускается!.. Опять поднимается... Опускается... И так много раз.
Все это и называется — комедия.
Говорят, что опера... Да будет... брось ты эти слова... И без
того об этом твердят не первый год! Послушай дальше! Итак, на
сцене — артист в беспомощном состоянии, а зритель — в ожидании
дальнейших событий... А на сцене... занавес опускается... поднимается...
опять опускается... вновь поднимается... Зритель от этой комедии
удовольствия не испытывает... Он расстроен... огорчен... негодует...
В такой ситуации голову теряет и организатор спектакля; бедняга
бегает туда-сюда, просит, умоляет... наконец, в отчаянии рвет
на голове волосы, Такое состояние называется трагедией.
Зрители видят, что дела плохи!.. Встают с мест... тянутся к выходу...
а затем, уже на улице, на мотив «Хейраты» поют:
Знал бы, не приобрел бы этот билет, Да драматургам просил бы от
бога ума. И это назовут... опера.
После всего сказанного просьба ко всем читателям газеты, да и
к тем, кто слушает читателей газет, да еще и к тем, кто собирается
на беседу вокруг слушателей газетных читателей, словом — ко всем
мусульманам: сдать в благотворительное общество кожу жертвенных
животных с тем, чтобы использовать ее на нужды пострадавших от
стихийного бедствия в Карее. Другой корысти нет!
«Ени-игбал», 1915 г.
— Бедняги армяне!
— Трижды бедняги.
— Кто же навел беду на вашу голову?
— Чьи стенания заворожили вас?
— Кто помолился за вас, чтобы и вы, наконец, стали одержимыми?
— Чем?
— Оперой, опереттой!
— Бедняги армяне!
— Трижды бедняги!
— Разве вы не заметили, что эта «опера» обездолила мусульманскую
нацию?
— Неужели вы не наблюдали, как у мусульман журналисты - националисты,
скурпулезно подсчитав «вред», нанесенный оперой мусульманской нации,
организовали траурное оплакивание и причитание; горестно качали
головами, приоткрыв рты и закрыв глаза? Приоткрыв глаза, закрыв
рты?
Оставим в стороне пока журналистов-националистов, «всем сердцем
ратующих за прогресс нации». Неужели вы сами не видите и не слышите,
что кавказские мусульмане подурнели с тех пор, как появилась эта
«опера»? Куда мусульманину до музыки? Занятия мусульманина — это
плакать круглый год, стенать да стенать!
Тогда как теперь куда не оглянешься — «Асли и Керем»: опять и опять:
дан-дан, дан-дан, дан-дан-ей! Из «Не та, так эта» — «Добро пожаловать,
Мешади Ибад! Обрадовал ты нас своим приходом». Из «Аршин мал алан»:
— «Денно-нощно мечтаю о тебе, Аршин мал алан». Из «Лейли и Меджнун»:
— «Скажи, араб, чем болен этот юноша?»
И впрямь приглядитесь к нашему торговцу: услышав, что сегодня играют
«Асли и Керем», он, закрыв лавку, бежит в театр. Тогда как в прошлом
наш торговец затыкал себе уши, чтобы не слышать звуков музыки.
Обратите внимание на наших беков: узнав, что сегодня ставится «Аршин
мал алан», они спешат приобрести билеты. Тогда, как раньше наши
беки обычно проводили вечера в кафе-шантанах.
А взгляните-ка на гочи: услышав, что вечером идет «Не та, так эта»,
он размашистой походкой шагает в театр. Тогда как раньше гочи наши
занимались своим обычным ремеслом — разбоем и о театре понятия не
имели.
— Ба-а! А посмотрите-ка на наших женщин! Целыми толпами идут в театр.
Тогда как раньше наши женщины ничего не знали, кроме бани и плача
по покойникам.
— Бедняги армяне!
— Трижды бедняги!
— Ведь вы были прозорливее нас! Разве вы не знаете, что опера —
порочна, что музыка — вредна?!
— Ах, бедняги армяне, ах, несчастные, почему вы навели на себя беду,
переведя на свой язык «Аршин мал алан» и «Мешади Ибад»?
Разве не было у вас журналистов-«прогрессистов» и «националистов»,
которые своевременно уведомили бы вас об этой беде?!
— Ах, бедняги армяне!
— Трижды бедняги!
— Жаль, очень жаль!
— Увы!
«Ени-игбал»,
1915 г.
|
|
|
