|
|
Творчество
|
Когда берешь для чтения «Гюлистан» или «Бустан» или полное собрание
Саади, то, поразмыслив, приходишь к выводу, что Саади, которого
так много хвалят, по правде говоря, и я в этом клянусь, был просто
неосведомленным в этом мире. Не вру, да сами судите, например,
о чем он пишет? На одной из страниц «Бустана» он говорит: Если
кто-то вздумает ссориться с отцом, Отец его крепко разгневается.
У нас же обычай таков: если кто-то вздумает ссориться с отцом,
то тут же его и убьет, не доведя до гнева; или же отец подкупит
кого-нибудь, чтобы тот убил его сына.
Тот же Саади на одной из страниц «Гюлистана» пишет:
Эй, муж! Как, прожив 50 лет, ты все еще во сне неведения.
Неужели прозреешь за эти 5 дней?
Ах, Саади! Ведь сколько веков наши мусульмане пребывают во сне
неведения и весь мир им нипочем, а ты упрекаешь 50-летнего! Разве
это справедливо?
Опять Саади говорит:
Эй, муж! Раз на базар ты идешь с пустыми руками,
То боюсь, что вернешься с базара с пустым узелком.
Напрасно боишься, сударь Саади! А вот наши сельские пристава,
стражники никогда не идут на базар с полными руками, зато возвращаются
с базара не только с полными узелками, но даже с переполненными
сумками, да ведут с собой и пару ягнят.
Тот же Саади говорит:
Облака, ветры, луна, солнце и фортуна
действуют так, чтобы ты заработанный кусок хлеба не ел украдкой!
Правду говоря, тут Саади вовсе сплоховал. Возьмем, например, Гянджинскую
губернию: вихревые ветры нагнали тучи, град побил урожай, уничтожил
все. Луна не взошла, темная ночь развязала руки, ворам; затем
наступила теплая пора, вовсю стало греть солнце, выжигая зерновые
злаки; а фортуна, вы уже знаете, создала такую катавасию, что
поди да любуйся Зенгезуром. Теперь где же достать несчастному
мужу хлеба, чтобы не есть украдкой, а если он его вынесет, то
сосед вырвет из рук.
А вот что говорит Саади, обращаясь к бакинским торговцам цветами!
Что тебе лоток цветов что несешь?
Вырви листок из моего «Гюлистана!»
Да, да! А городовой по пути задержит тебя, обвиняя в распространении
прокламаций!
Опять тот же Саади в другой раз говорит:
Зря опираешься на мирское богатство;
Ибо многих как ты оно выпестовало и умертвило!
С этим я не согласен! Спросите почему? Да потому, что, во-первых,
смерть такое явление, для которого безразлично — умер бедняк или
богач; поэтому тут она не причем! Что же касается опоры на мирское
богатство, то пусть Саади скажет мне: сможет он без этой опоры
подать руку начальнику? Или заняться делом по своему выбору? Или
быть «большим» в обществе? Или содержать целую кучу головорезов?
Или, выйдя на базар, выругать кого-нибудь? Ей богу, не сможет!
Короче говоря, опять Саади в своей книге пишет:
Кто войдет в единоборство со стальноплечим,
Тот переломает себе серебряное запястье.
Саади вовсе зря написал эти стихи, ибо теперь не найдешь ни стальноплечих
мужей, ни сереброзапястных юношей.
В этом мире такие богатырские подвиги совершают только в цирках
с тем, чтобы люди, взирая, получали удовольствие. Что же касается
желания подраться на улице, на базаре, то пусть перед тобой предстанет
не только стальноплечий богатырь, но, ввязавшийся в драку с пророком
Мусой сам «учубнуг» — схватишь пистолет, да так влепишь в него
пулю, что мозг вытечет из носу. А ты сам будь спокоен, никто с
тебя не спросит, если убитый тобой человек мусульманин.
В другой раз Саади ударился в философию, но ничего не вышло. Например,
он говорит: Десять бедняков под одним паласом уложатся, Но два
монарха в одной стране не уместятся.
Клянусь тобой, это не так, да и не может быть так! Во-первых,
один палас не охватит всех десятерых, а если и охватит, то он
должен быть очень широк. А если он будет широк, тут же его украдут
и по дорогой цене продадут. Во-вторых, как может быть, чтобы два
монарха не уместились в одной стране, тогда как в одной Турции
владык 4—5; да еще двое хотят втиснуться туда.
Нет! Откровенно говоря, Саади был не так умен, как говорили, напрасно
так его хвалят.
Но вот Хафиз! О да, о нем ничего не скажешь! Этот муж в сравнении
с Саади все-таки весьма сносен.
Например, он говорит:
Эй ваиз, займись своим делом!
Что тревожит народ, а что — тебя!
Родной мой! Сей муж ведь говорит правду! К чему это трюкачество
в проповеди и наставлении; один призывает к объединению, другой
зовет к единению, кричит: нация отстала, утопаем в темноте, погрузились
в сон невежества, обездолены беспечностью и так далее и тому подобное!
Хватит да! Да хватит! Неужто не дадите народу заниматься своим
делом? Сами вы лодырничаете и народ тянете к праздности. Не стыдно?
А вот как Хафиз поэтично выразил следующие сердечные мыслю
Вино, кутеж, то да се — все это беспочвенно!
Эх, встали в ряд пройдох, будь что будет.
Подумайте только, как Хафиз был сведущ в наших делах! И впрямь
в этом нашем мире все построено на плутовстве; да-да! На плутовстве
и даже сверхплутовстве! Кто в этом мире плут, тот блаженствует;
ибо что плуту стыд? Он его проглотит, а честь узелком завяжет
в свой позвоночник. Затем что бы не сделал, ударится в плутовство,
поступит по своему.
Итак, все трудности этого мира можно преодолеть плутовством! Приведем
пример: сегодня ты не заработаешь на хлеб, если не выдашь себя
за националиста. Какой вред от этого? Плутуй и выдавай себя за
националиста! Затем дела могут перемениться и ты неизбежно должен
стать социалистом. Какой вред от этого? Плутуй и скажи, что ты
социалист! А там может понадобится, чтобы ты стал панисламистом.
Какой вред от этого? Плутуй и выдавай себя за панисламиста. Затем
может быть попадешь в такое место, с каждым всякое бывает, где
надо угождать «подлинно русским» и выступать их сторонником. Какой
вред от этого? Плутуй и скажи им: «Я готов за вас жертвовать собой!»
Если это кем-либо будет оценено как недостаток и тебя обвинят
в лицемерии, то и тут ударься в плутовство и скажи: «ради меня,
не разоблачай это».
«Иршад», 1907 г.
— Дядя Атамоглан! Ведь ты умный муж! Да еще можешь держать слово
перед приставом. Часто бываешь в городе. Скажи, пожалуйста, кто
большая величина — везир или векил?
— Конечно везир!
— Хорошо! Как по-твоему, кстати, если везир пожелает, может посадить
в тюрьму векила?
— Может!
— К слову, если векил захочет, может посадить в тюрьму губернатора,
не так ли?
— Да!
— А начальник может посадить пристава?
—Да?
— А пристав может посадить юзбаши?
— Да!
— А юзбаши может посадить нас; не так ли?
— Да!
— Хорошо! Тогда выходит так, что сегодня, например, везир, если
захочет, может посадить в тюрьму всех — от векила до нас?
— Посадить-то сможет, но в тюрьме не хватит места!
— Ба-эй! И правда наш Хуммет-киши говорил, что внутри тюрьмы очень
тесно. Да в Сибири, сколько народу, будто — муравьиный рой!
«Иршад», 1907 г.
Однажды в день Рамазана один из наших и один
европеец вместе вышли на Кубинскую площадь, которая является как
бы началом базара. Их внимание привлекла толпа, образовавшая большой
круг. Европеец предположил, что тут происходит митинг. Наш человек
решил: «недавно тут убили кого-то».
Обозрев все, что делалось на площади, оба они вернулись домой. Дома
на вопрос, что он увидел на площади, европеец ответил:
— Сегодня мусульмане собрались на большой митинг, на котором с пламенной
речью выступал оратор в чалме. Речь оратора глубоко затронула сердца
и души собравшихся; многие мусульмане горько плакали; оратор говорил
о невежестве, отсталости и темноте мусульманской нации. По окончании
стали собирать деньги; вероятно, с целью создать кассу взаимопомощи
для студентов, чтобы мусульмане-учащиеся высших учебных заведений
не умерли с голоду или не были бы исключены из учебных заведений.
Дома у нашего человека спросили, что он увидел на базаре. Он ответил
так:
— Да, так ничего! Жулик-дервиш собрал вокруг себя одураченных людей
и очистил их карманы...
Теперь мы можем сделать вывод из этих двух ответов: благи были слова
европейца, но правдивы были слова нашего человека.
Вот и все!
«Тэрэгги»,
1909
|
|
|
